хочется фыркнуть, сдув с лица непослушные пряди, но сонхун молчит. он опускает голову, шумно выплевывая из легких скопившийся жар и тот вырывается наружу едва заметным облаком; упирается руками в собственные колени и снова игнорирует. каскад получился, и у него еще есть время, но спорить себе дороже. он отступает, обогнув их по касательной, толкает себя на выход с катка, пока шум музыки прерывает скрежет хокейного инвентаря по льду.
сонхун не из тех, кто сопротивляется и пытается плыть против течения. его очень быстро накрыло смиренное отупение и, если бы он исповедовал религию, то был бы самым образцовым христианином, что каждый раз исправно подставляет вторую щеку. его задирают с тех пор как он перевелся из средней школы, тычки, смешки и оплеухи это что-то с чем получается мириться, потому, что когда первородный хаос тебя побеждает, стоит прекратить барахтаться — так становится даже приятнее. с чем мириться не получается, так это с тем, чтобы сталкиваться со своими мучителями здесь, в стенах его родного ледового, где он, казалось, всегда был в безопасности, но теперь и от этого ложного чувства комфорта остались выгоревшие до тла руины. он больше нигде не чувствует себя своим.

хочется фыркнуть, сдув с лица непослушные пряди, но сонхун молчит. он опускает голову, шумно выплевывая из легких скопившийся жар и тот вырывается наружу едва заметным облаком; упирается руками в собственные колени и снова игнорирует. каскад получился, и у него еще есть время, но спорить себе дороже. он отступает, обогнув их по касательной, толкает себя на выход с катка, пока шум музыки прерывает скрежет хокейного инвентаря по льду.
сонхун не из тех, кто сопротивляется и пытается плыть против течения. его очень быстро накрыло смиренное отупение и, если бы он исповедовал религию, то был бы самым образцовым христианином, что каждый раз исправно подставляет вторую щеку. его задирают с тех пор как он перевелся из средней школы, тычки, смешки и оплеухи это что-то с чем получается мириться, потому, что когда первородный хаос тебя побеждает, стоит прекратить барахтаться — так становится даже приятнее. с чем мириться не получается, так это с тем, чтобы сталкиваться со своими мучителями здесь, в стенах его родного ледового, где он, казалось, всегда был в безопасности, но теперь и от этого ложного чувства комфорта остались выгоревшие до тла руины. он больше нигде не чувствует себя своим.